Интервью с 17-летним активистом и участником французских протестов Сашей Лавутом
На протяжении нескольких месяцев во Франции проходят массовые протесты против реформы, которая повышает пенсионный возраст с 62 до 64 лет. Герой нашего интервью — 17-летний политический активист, участвующий в митингах с 12 лет, Саша Лавут. Он переехал после начала полномасштабной войны из России во Францию. Саша рассказал гайду о том, как французские ученики протестуют и зачем блокируют входы в школы, а также причинах и проблемах пенсионной реформы, полицейском насилии и атмосфере праздника на митингах.
<aside> 🔥 Дисклеймер: мнение редакции гайда может не совпадать с мнением героя.
</aside>
<aside> ✈️ Полезное на Relocation.Guide:
‣
Экстрадиция. Безопасные страны
Релокация для ЛГБТК+ (ВНЖ, брак, беженство, помощь ВИЧ)
Права человека являются результатом постоянной борьбы за них
гайд по понятиям: мультикультурализм
гайд по понятиям: Diversity & Inclusion
‣
Стипендия французского правительства — полная стипендия для обучения во Франции
«L’alternance» — как учиться во французском вузе бесплатно?
Émile Boutmy Scholarship — стипендия для обучения во французском университете
</aside>
В мае прошлого года я приехал во Францию и осенью начал учиться в Старшей французской школе. Вместе со мной учится много политически активных и вовлеченных в повестку подростков, моих друзей. Когда столько людей на твоих глазах живут идеей, что нужно отстаивать свои права и интересы, очень сложно оставаться в стороне.
— Отнюдь нет. Я родился и вырос в России — оттуда вся основа моей культуры. Я полюбил Францию, и у меня получается здесь хорошо существовать, говорить на французском, культурно ассимилироваться. Несмотря на это, я чувствую себя растением, которое принадлежит другому виду и прорастает на другой почве. Если меня пересадили в неподходящую почву, я не умру, но не буду расти; мои корни будут функционировать иначе, а листья будут другого размера.
Я впервые вышел на митинг 19 января и увидел абсолютно другую, не такую, как в России, культуру протеста — участвовали не десятки, а тысячи людей. На протестах французы заполоняют улицы Парижа, полностью овладевают ими, и никакая власть или полицейские не могут убрать их оттуда — это сцепление, которое есть между гражданами города, и незаменимая характристика протестов в Париже.
В январе я еще не знал ни о каких «блэк-блоках» («блэк-блок», или «чёрный блок», — тактика протестов, при которой участники носят черную одежду, маски и темные очки, скрывающие лицо. — прим. ред.), ни о радикально левых активистах, которые выбирают насилие и жестокое сопротивление на митингах. Впоследствии мы с друзьями просто выучили, что рядом с ними лучше не находиться и тогда все будет спокойно: никаких взрывов гранат под ногами, летящих в полицию бутылок или разгромленных банков рядом с тобой.
Каждый протест здесь — как праздник: все едят сосиски, пьют пиво, танцуют и поют, а потом вместе бегают от полиции и газовых гранат. Поэтому каждый выход на улицу — аттракцион.
В России у тебя нет никаких прав, и тебя могут задерживать за что угодно — лишь бы ты не остался на улице и не вышел снова. Во Франции у тебя есть право протестовать, поэтому полицейские тебя задерживать не будут, а вот бить — да. Полиция здесь не знает никаких границ — эти люди будто заточены на избиения мирных протестующих.
Мне кажется, что она бьет по самым незащищенным слоям населения — по людям, которые начинали работать в очень молодым возрасте, а теперь вынуждены заканчивать позднее, чем планировали, — в 64 года вместо 62. Это также бьет по женщинам, у которых нет льгот, если у них есть ребенок, и декрета в девять месяцев. Реформа выглядит непроработанной.
— Пенсионный бюджет Франции ожидает большой дефицит в десятки миллиардов евро через несколько десятков лет, если ничего не изменить. Популяция во Франции стареет, и количество людей, которым нужна пенсия, увеличивается, при этом рождаемость уменьшается. Получается, что людей, которым нужны деньги, больше, а тех, кто будет платить налоги, — меньше. Это глобальная проблема, но во Франции она так обострена из-за того, что здесь пенсионный возраст на несколько лет ниже, чем в других демократических странах (в большинстве стран ЕС пенсионный возраст начинается в 65–67 лет).
Несмотря на необходимость реформы, меня раздражает формат, в котором она проводилась. [От французских властей] не было ни одной попытки объяснить людям, зачем они вводят реформу и почему, по их мнению, так будет лучше. Вместо этого они приняли пенсионную реформу без согласия с парламентом, используя статью 49.3 Конституции, которая позволяет правительству использовать чрезвычайные полномочия в случае для принятия законов, если парламент не выносит ему вотум недоверия. Именно эта статья дает исполнительной власти во Франции значительный перевес над другими ветвями. Реформа прошла через сенат, но ассамблея — главный парламентский орган — за нее не голосовала. Меня беспокоит именно эта модель авторитарного принятия решений, которая набирает силу при [Эммануэле] Макроне, а также беспрецедентное насилие по отношению к протестующим.
Я живу рядом с Площадью Бастилии — тут часто происходят демонстрации. После каждой на улицах разбито просто все — от рекламных щитов до автобусных остановок. Находясь в таком городе у тебя нет ощущения, что все в порядке. Эти маркеры окунают тебя в понимание того, что в стране есть проблемы, и к ним нужно относиться серьезно.
Помимо этого, радикальный протест заставляет не терять заряда, динамики. Он привлекает много сторонников, людей самых разных взглядов и принадлежностей, к профсоюзам и партиям.
Я в целом считаю, что на полицейское насилие и государственную монополию должен существовать равноценный насильственный ответ протестующих.